DJ Грув: «Я люблю музыку во всех ее проявлениях»

Диджей Грув во многом был первым. Он был одним из первых российских диджеев, он первым, среди диджеев и российских электронщиков, прорвался в русский шоу-бизнес, он первым познакомил мир поп-музыки с ремиксами («Мальчишник», Владимир Кузьмин, Иосиф Кобзон, далее везде), первым из русских диджеев записал суперхит («Счастье есть!»), помогал с продюсированием «Гостей из будущего» и поработал с большинством поп-звезд. Вместе с этим в нем гармонично сочеталась любовь к электронному андеграунду и экспериментам.

Он записывал первый русский драм-н-бейс, делал великолепный, брызжущий тестостероном брейкбит (проект с I. F. K. и под псевдонимом Mega-Phone), записывает техно-треки (как Evoorg) и с легкостью исследует интересующие его области вечно расширяющейся электронной музыки. Череду его успехов и достижений может продолжить и его «Аудиошкола», основанная в 2006 году и, по сути, являющаяся лучшей в России.

В конце апреля «Аудиошкола» представила большое открытое мероприятие в музыкально-инновационном пространстве «Студио» — экзамен курса «Создание музыки». Начинающие композиторы из России и зарубежья, начавшие свою карьеру с обучения в «Аудиошколе», представили на экзамене свои выпускные курсовые работы — треки, готовые к релизам и ротациям на радио.

На результат пришли посмотреть более 150 человек. Они оказались вовлечены в настоящий праздник рождения новой музыки, который ярко трансформировался в вечеринку и мини-рейв. Экспертом экзамена выступил сам маэстро DJ Грув, а Звук воспользовался моментом и поговорил с Евгением про первые 30 лет русского рейва.

Как известно, рейв в России, диджейская культура как таковая, началась с 14 декабря 1991 года, когда на ВДНХ прошел первый рейв (хотя тогда это называли словом «парти») — Gagarin Party — в котором ты уже принимал участие, будучи участником проекта Not Found. Раз ты видел рассвет рейва в стране, то не могу не спросить: что из себя представляла фигура диск-жокея в то время, на рубеже 80-х и 90-х?

— Тогда ведь никто не знал, что это за культура, откуда она взялась, каковы ее корни. У нас же фактически только-только железный занавес упал, и события в стране происходили очень стремительно. Главное, что мы были открыты ко всему новому, интересному, к различным субкультурам. Мы были открыты к будущему и впитывали все, что только можно начиная от классической музыки и заканчивая электронной. Но диск-жокеи в Советском Союзе все-таки были. Помнишь же песню: «Я ведущий диско-клуба, или просто диск-жокей...»?! (поет). Но это были своеобразного толка диск-жокеи: они работали в пионерских лагерях, вели танцевальные вечера в школах. А правильного электронного звучания в стране не существовало, никто про него не знал. До моего выступления на первом русском рейве, я уже пробовал себя в роли диск-жокея — вел дискотеки в школах, любил хип-хоп, очень нравилась электроника — Kraftwerk, Yellow Magic Orchestra. Меня уже тогда тянуло к электронному звуку. Но я буквально с самого начала этой культуры фигуру диджея ассоциировал прежде всего с написанием музыки. Я даже музыку электронную начал писать раньше, чем ее играть как диджей! Первым делом я освоил Roland D-20, разобрался в музыкальной программе на компьютере Atari 1040 — это все я делал уже году в 1990-м, наверное.

Лично для меня диджей был этаким проводником светлого нового будущего, которого никто не ожидал, но очень хотел бы там оказаться, прочувствовать, увидеть. Ведь как раз тогда в нашу страну, и прежде всего через диджея, хлынул поток футуристической музыки из Франции, Бельгии, Германии, Англии. Это был очень мощный звук, который создавали музыканты. А диджеи уже были проводниками этого звучания. Он отбирал эти треки, сводил их в единое целое, создавал собственный сет, и на выходе люди получали нечто совершенно новое, гамму новых, завораживающих эмоций. И когда я начинал, то на заре рейва диджей стоял на первом месте — именно этот человек нес с собой новый звук, новые открытия. Именно в исполнении диджеев мы слышали новую музыку, когда в Санкт-Петербург, в «Планетарий» стали приезжать первые западные диджеи — прежде всего Вестбам и Рокки. Я помню эти первые вечеринки — они этой музыкой просто разрывали все пространство!

А как бы ты, исходя из дня сегодняшнего, объяснил, что с вами тогда было?

— Это же было нечто супер новое! Ничего подобного до этого не существовало же! Никто из нас ничего такого не слышал! Это был взрыв музыкальных эмоций. Я прекрасно помню, как поймал себя на мысли, что вот он — новый этап развития музыкальной индустрии. Вот оно! Началось! И все это происходило в то время, когда в стране все вокруг рушилось, бандиты на «девятках»...

... и клубная тусовка ведь тогда была очень немногочисленной.

— Поначалу да, но постепенно, смотря на нас, слушая ту музыку, которой мы жили, количество интересующихся людей стало разрастаться. Аудитории становилось больше. Все стало мутировать в хорошем смысле слова. Ведь когда появляется что-то новое, то обычно люди поначалу присматриваются, словно пытаясь понять — лажа это или нет. Я же тогда сразу понял, что та музыка, которая стала появляться, она будет трансформироваться, будет двигаться дальше, и вот это рейв-звучание — оно навсегда. Просто потому, что им был пропитан воздух, окружающая атмосфера. Это был дух времени. И в начале 90-х это началось по всему миру, одновременно. Америка, Германия, Бельгия, Англия. И, будучи знакомым с историей музыки, не сложно было понять, что будут появляться люди, которые будут переиначивать по-своему, потому что музыка — это прежде всего внутреннее состояние человека, его мысли, уровень воспитания. Конечно, с того времени все сильно изменилось, но я и сегодня убежден в том, что старт этому движению в России был дан очень правильный и правильными людьми. Это и первые рижские диджеи — Янис Крауклис и Угис Полис, это и люди с Фонтанки, 145 — братья Хаасы, Миша Воронцов, немецкие диджеи — Вестбам и Рокки.

В условной краткой истории русского рейва есть одна, уже мало кому известная, но важная точка: первый приезд диджея Грува в Москву в 1992 году и его выступление в клубе Manhattan Express, когда ты буквально поразил всю, тогда еще очень небольшую, московскую клубную тусовку. Расскажи, что ты там такого сделал?

— Очень известный тогда московский промоутер Женя Жмакин устраивал по понедельникам вечеринки Happy Mondays и пригласил меня (а я жил тогда в Санкт-Петербурге) приехать и отыграть с винила (это тогда еще была большая редкость) музыку, которую никто еще в Москве не слышал. А я уже тогда играл ранний английский брэйкбит, всевозможный хард-хаус веселый. С этой музыкой я и приехал в Москву. Учиться играть на виниле мне было не у кого — я смотрел видеокассеты с диджейских чемпионатов DMC и пытался перенимать их приемы. Я встал перед зеркалом, включал музыку и пытался миксовать ее так, как я это чувствовал. В итоге мне удалось собрать одну программу для фестиваля в Лондоне, а уже потом захотелось в Москву, показать себя там. Я на той вечеринке и познакомился со многими людьми, которые стали моими большими друзьями и коллегами. Я тогда (равно как и сейчас) был по уши влюблен в музыку, и хотел показать людям что-то совершенно новое. Я пытался выразить переполнявшие меня эмоции через виниловые пластинки. Что я с ними только не делал! Я их сводил по всякому, скретчевал (чего никто из собравшихся вживую еще не видел), переворачивал пластинки, ставил какие-то совершенно сумасшедшие вещи. Надо сказать, что Manhattan Express был клубом дорогим, куда приходила публика с деньгами, а тут они начали вдруг танцевать под английский брэйкбит! Музыку, которая тогда звучала как звуки с инопланетного корабля. На танцполе тогда перемешались и первые московские рейверы, и «новые русские». Люди были очень открыты для новых эмоций, новых звуков!

Правильно ли считать пиком этой культуры в России, когда в одной точке сошлись и относительно массовая ее популярность, и некоторая авангардность звучания, середину девяностых, когда в «Олимпийском» проводились масштабные Funny House Dance Awards? Когда заработала «Станция 106,8», а первый состав группы «Блестящие» больше напоминал рейверш из клуба «Титаник», а «Тучи» «Иванушек International» по звучанию напоминал трип-хоп. Когда Филипп Киркоров приходил на рейвы и жаждал выйти на сцену, убеждая всех, что я один из вас. Когда ты выступал с Иосифом Кобзоном на сцене. А потом это исчезло. Как бы ты это объяснил?

— Мне кажется, что люди всегда стремятся к тому, что интересно, где есть энергия, что привлекает внимание молодежи. Та же Funny House Dance Awards была, кажется, единственной премией, которая очень точно отображала состояние русской клубной сцены. Да, это был ярчайший момент! Мне кажется, что потом перестал действовать эффект новизны. Так всегда бывает со всем новым — человек купил новую игрушку, поигрался с ней какое-то время, и потом его внимание к ней уменьшается. Тогда, в середине девяностых, диджеи и правда были на уровне очень серьезных поп-артистов. И тогда же все активно продолжало трансформироваться. Электронная музыка стала повсеместной. Диджеи тогда (по сравнению с сегодняшними) были избранными людьми. Почему? Потому что они покупали музыку за серьезные деньги (вся музыка была на виниле, а каждая пластинка стоила дорого — 12 долларов, и ездить за ними в Лондон). Диджеев было немного, у каждого было свое лицо. Когда сюда стали приезжать английские диджеи, они всегда удивлялись тому, насколько мощная у нас тут была движуха. Почему же все исчезло? Кто-то в это наигрался и отошел от дел, кто-то не почувствовал, что это может приносить большие деньги и в будущем и рок-звездой здесь не стать. Плюс сильно повлиял финансовый кризис, который разразился в стране в августе 1998 года. Поэтому, например, не так долго продержалось радио «Станция 106,8», которое на протяжении своего существования практически всегда генерировало убытки. Но смотри, вечеринки-то продолжились и дальше! В нулевые, кажется, было еще круче, чем в девяностые. Появлялись фестивали, открывались клубы.

За эти тридцать лет, что рейв существует в России, можно ли сказать, что значимость фигуры диджея нивелировалась?

—Я думаю все вот как: что 30 лет назад, что сейчас важным аспектом в творчестве диджея должна оставаться его способность писать собственную музыку. Я не говорю, что каждый диджей должен быть гениальным музыкантом, но хотя бы ты должен это уметь делать сам. Знать, как это делается. Почему произошел спад интереса к диджеям? Потому что поначалу все думали: «Ой, и я так могу!» Накупили пластинок и давай играть. А я всегда искал правильный баланс между андеграундом и коммерческой музыкой.

Не ощущал ли ты внутренний раздрай в этом? С одной стороны ты пишешь джангл, а с другой стороны пишешь ремикс на «Служебный роман»?

— Нет, не ощущал, потому что я очень разносторонний человек, потому что я люблю музыку в любых ее проявлениях. Я не делю музыку на стили, я люблю ее как таковую. Я как любил ее 30 лет назад, так и люблю ее сегодня. Поэтому я и нахожусь на плаву, продолжаю делать треки и развиваюсь не только в этом плане, но и, например, у меня очень много работы в кино, в качестве кинокомпозитора. Но вместе с этим я продолжаю выпускать новые релизы — и здесь, и зарубежом, пишу драм-н-бейс, пишу техно, играю техно. И я остался тем же, кем был раньше. Я прошел длинный путь и сохранил свое «я».

Никогда не ощущал разочарования от электронной музыки, от ночной жизни?

— Нет, не было такого никогда. В клубы я и раньше ходил нечасто, просто потому что не было возможности ходить, потому что все время работал. Единственное, куда я мог сходить, это в среду в «Гараж», где, кстати, я познакомился со своей супругой. Вот я сейчас даю интервью, приехал со студии, где работаю над саундтреком к мультфильму, сейчас поговорим, и я поеду обратно работать. Поэтому мы и в нашей школе всегда всем студентам говорим: "Диджей — окей. Но главный твой фундамент — это написание музыки!" И чтобы находиться на верхушке этой индустрии нужно научиться грамотно писать и издавать музыку в любых форматах. Пусть для коммерческой деятельности у тебя будет одно имя, а для андеграундного направления — другое. И еще играй как диджей. И тогда все у тебя будет в порядке, и жаловаться не будешь, что все плохо и музыка уже не та.