«Люди выходили из депрессии»: Dean Korso о работе с Øneheart, об устройстве «Грэмми» и музыкальной индустрии

Расскажите о своем пути в музыке?

— Я родился в семье художников. С детства рисовал активно. Правда до той поры, пока не вошел в подростковый возраст. Благодаря играющим гормонам влюбился в рок-музыку, которую на тот момент активно слушал старший брат моего друга. Вот это было какое-то откровение. Я забросил рисование, стал мечтать об электрогитаре.

Я на тот момент занимался большим теннисом и помню, что решился на то, чтобы превратить теннисную ракетку в гитару, обрезав поперечные струны. Скакал на кровати, изображал из себя рок-звезду. В общем, где-то лет в 15 начал играть, у меня появилась первая гитара, и я пытался ее настраивать. В институте уже параллельно с основным экономическим образованием я учился музыке, получил образование по джазовой импровизации.

Тогда моими героями были гитаристы Стив Вай, Джо Сатриани, Марти Фридман. Я в какой-то момент даже открыл свою гитарную школу и студентом зарабатывал таким образом!

В конце девяностых приехал Стиви Вай. Я всеми правдами и неправдами попал на его саундчек в СКК «Петербургский». Тогда это была крупнейшая концертная площадка. Я представился журналистом газеты «Кавказская здравница», попал к нему на пресс-конференцию. Все корреспонденты задавали типичные вопросы: «Как вам Петербург? Как вы относитесь к балету?» Я спрашивал: «Как перелом ноги вашей сестры? Она уже сняла гипс?» Фактически общался с ним вдвоем. Но после этого был такой момент, когда я очень хотел посмотреть, как этот гитарный бог играет не на сцене, как он играет за сценой, что такое вообще его реальная гитарная техника. Потому что обычно в альбомах или на концертах мы видим только часть возможностей. То есть это такой уровень подготовки, который днем и ночью человек может выдать. А то, на что он реально способен, видно только за кадром. И я вышел из этой пресс-конференции с надеждой попасть внутрь, уже в концертный зал.

Меня остановила охрана, я поймал Вая буквально за рукав и спросил, можно ли попасть туда, я очень хочу услышать, как вы играете. Он говорит: «Нет-нет-нет, это невозможно, нужно получить аккредитацию, это к моему менеджеру, но все аккредитации уже у нас розданы». В общем, саундчек — это святая святых, туда просто так не пускают.

У меня мозг работал тогда вообще на каких-то повышенных оборотах. Я выдал фразу, зная, что он очень любил Джими Хендрикса, когда был молод. Говорю: «Представь, что я — это ты, а ты — это Джими Хендрикс. Такая возможность один раз в жизни бывает!» Он подумал, помолчал. Сказал: «Пойдем».

Все, я поднялся с ним на сцену, он повесил на меня там одну из своих гитар, включил ее, и я с ним поиграл даже. Это было такое впечатление мощнейшее. Они дальше ехали куда-то в Бразилию, и мне казалось, что я должен поехать вместе с ними, раз так все складывается, но я остался в Питере.

Кто бы знал, что спустя много лет мы станем друзьями со Стивом Ваем. Он вспомнит меня, и я даже приглашу его сниматься в мой фильм. В общем, в этот период у меня были различные группы, я был гитаристом, это была тяжелая музыка, длинные волосы, серьги в ушах.

Потом через группу Depeche Mode открыл для себя электронику и остальные жанры. Мой музыкальный кругозор значительно расширился. Я понял, что, помимо тяжелой музыки, есть еще что-то другое, заслуживающее интереса. В начале двухтысячных у меня появился первый компьютер, и я начал осваивать возможность писать музыку дома. Первой моей программой была FL studio, но далее я поработал уже во всех возможных секвенсорах. В итоге перешел в Ableton уже в более взрослом возрасте.

То есть мой путь из гитариста лежал в сторону электронного продюсера. В общем, всю жизнь у меня были какие-то проекты собственные, группы, но мне не удавалось добиться качественного звучания. Тогда не было YouTube, обучающих курсов по этому вопросу, и я просто пытался делать то, что мог.

Как попали в американскую музыкальную индустрию?

По воле случайности в 2007 году я отдыхал в Турции в отеле. И в этом же отеле была группа пожилых англичан, которые ежегодно приезжали туда играть в гольф. Мы подружились, и одним прекрасным вечером часть этой группы в итоге ушла, остался один мужчина по имени Терри. Где-то уже глубокой ночью я ему задал вопрос: «Ты чем-то занимаешься вообще?» Он говорит: «Я музыкальный продюсер». Я такой: «О, а я всю жизнь занимаюсь музыкой». Выяснилось, что он работал с Iron Maiden, одной из моих любимейших групп детства.

Конечно, у нас завязалась дружба, он проникся ко мне тоже с желанием помочь. Я помню, как потом мы стали переписываться, он стал объяснять мне, каким образом работает индустрия звукозаписи, у кого какие роли. Что совершенно необязательно тащить на себе все функции и есть специально обученные люди по каждой из специальностей.

Он помогал мне с аранжировками, объяснял, что у меня не так работает, программировал мне барабаны. И в общем, мы как-то спелись в этом плане. Я даже потом летал к нему в Лондон в гости. Там он начал знакомить меня с другими представителями продюсерского сообщества, например с именитым Бобом Роком.

Слово за слово с одним, со вторым, с третьим я начал общаться, переписываться по-дружески. Долгое время обрастал этими связями в переписке. А где-то в начале десятых мне пришла в голову идея организовать образовательный проект, то есть заняться тем, чтобы начать перевозить американских продюсеров сюда, в Россию.

Я запустил проект под названием Backstage Secrets, привез сюда топовых американских продюсеров, работавших с Thirty Seconds to Mars, Джастином Бибером, Jay-Z, Бейонсе, Джастином Тимберлейком и другими звездами индустрии.

Грубо говоря, я в какой-то момент осознал, как работает вся эта система. Что весь топ-100 Billboard делает, по сути, ограниченное количество людей. Там около 150 на весь мир. Через какое-то время я познакомился практически со всей этой группой. С некоторыми из них мы дружим семьями.

Потом я делал мастер-классы не только в России, но и в Европе под Backstage Secrets, делал мастер-классы в Америке. То есть зарекомендовал себя как человек, за плечами которого стоит довольно серьезный образовательный проект. В этой сфере лидеры рынка — это Mix with the Masters. Я для них в какой-то момент начал представлять такую угрозу, что они стали обзванивать одних и тех же продюсеров, которые ездили к ним на мастер-классы во Францию и ко мне. Они стали угрожать им, что если они будут работать с Backstage Secrets, то разорвут с ними контракт. В общем, такой мини-скандал был по этому поводу. Приятно было, что я как-то раз прилетел в Нью-Йорк на конференцию ADE, посвященную инжинирингу в аудио, и там уже все меня знали.

Особенно тесно я дружил с Элом Шмиттом. Он, к сожалению, ушел из жизни в 2021 году в возрасте 91-го года. Но это настоящая легенда. Обладатель 25 статуэток «Грэмми», первую из которых он получил еще за Фрэнка Синатру. Большая личность!

В какой-то момент, общаясь с большими продюсерами, я получил возможность приезжать в студии, участвовать в работе. По крайней мере наблюдать. А потом начал заниматься различными проектами, и они стали подтягивать меня на работу со своими задачами. Вот так получилось, что я начал курсировать между Россией и США, все больше и больше вовлекаясь в этот интересный мир.

В какой-то момент я заинтересовался «Грэмми»: как она устроена, кто в ней задействован и так далее. Я помню, что многие из тех, с кем я работал, входили в голосующий совет премии. Мне казалось это чем-то недостижимым, но в итоге я поставил себе задачу туда попасть и получил ее в будущем.

В общем, у меня появились уже проекты, с которыми я работал самостоятельно. Их становилось все больше. И в 2019-м я стал реализовывать идею съемок фильма. Это документальное исследование о том, как работает мозг творческого человека в музыке. То есть с нейробиологической точки зрения, потом с психологической: что такое талант, гениальность, как быть продуктивным, через что проходят все эти большие имена, великие музыканты. Фильм был построен на интервью с представителями индустрии, на ретроспективах о великих композиторах прошлого и на экспертных комментариях ведущих нейробиологов и психологов.

Проектом интересовались Netflix, Amazon, Apple, HBO. Он на самом деле находится еще в процессе съемок. Снято около 70 часов материала. Рассчитан на 10 серий. Но сейчас нахожусь в России из-за ситуации, связанной со здоровьем, из-за осложнений.

После ковида и от гормонального лечения я получил асептический некроз тазобедренных суставов. В Америке их сразу же оперируют, меняют на протезы. Но в России я нашел специалистов, которые мне помогают без операции. Это длительный процесс восстановления.

Фильм точно будет доснят, это очень большое исследование. Можно сказать, дело моей жизни. Я, кстати говоря, на него скину трейлер. Сейчас я также работаю со Стасом Ярушиным, а также над продакшеном для артистов его лейбла «Музлофт». У нас стоит задача вывести их звучание на мировой уровень.

Расскажите, как строилась работа над альбомом Midnight Journey вместе с Oneheart.

Начинать с самого начала нужно с моей болезни ковидом. Я в 2021 году очень сильно заболел, попал в больницу и обратил внимание на то, что длительное пребывание там, борьба за жизнь и депрессивное состояние очень сильно изменили мое восприятие. Восприятие как визуальное, так и аудиальное.

Все померкло, поблекли цвета, ничего не радовало. И музыку я тоже воспринимал как ущербную. Мне казалось, что какая-то часть частотного спектра в моих любимых песнях просто отсутствует. Прям противно было слушать эту музыку, я специально старался найти самые мои любимые композиции.

Волей-неволей начал писать ту музыку, которая не вызывала у меня таких ощущений. Хотелось сделать максимально что-то мягкое, обволакивающее, доброе, с хорошими затягивающими мелодиями.

И вот таким образом, естественным совершенно путем в моей жизни возник эмбиент, который я писал для того, чтобы починить собственный мозг, свою систему восприятия. Я начал писать спокойные, размеренные мелодии, а потом я задумался: а почему, работая над такого рода музыкой, я избегаю каких-то резких изменений в структуре, появления внезапных элементов, которые будут будоражить? Подавляю верхние частоты, хирургически вырезаю некоторые полосы в нижних частотах, которые в других жанрах наоборот придавали бы треку характер.

Потом, когда я начал это все проверять с точки зрения психоакустики, выяснилось, что все эти частоты, от которых я избавляюсь, вызывают тревожность и гипервозбудимость человека при прослушивании. Получилось, что я создавал музыку, которая обладает неким, можно сказать, лечебным эффектом.

То же самое, как выяснилось, происходило и у Antent, и Øneheart. Только у них не с ковидом это было связано, а с их паническими атаками, депрессиями, в которые они периодически погружались. До эмбиента они работали в более жестких жанрах и потом естественным путем пришли к более мягкому звучанию.

И музыка была, скажем так, далека от того, на чем они прославились, очень агрессивная. Точно так же для себя они начали писать что-то спокойное, что приводило их в состояние умиротворения.

В какой-то момент я, по-моему, в начале этого года совершенно случайно в одной из социальных сетей увидел, что Skrillex как саундтрек для своей публикации разместил один из треков Antent. И он мне очень понравился. Я подумал, вот как здорово, человек пишет именно в том же ключе, в котором я тогда начал писать.

Мне захотелось с ним посотрудничать, я его нашел довольно быстро. Мы с ним договорились, что обменяемся работами. Дальше он подключил своего друга, которым оказался Øneheart. Самый прослушиваемый российский артист и самый прослушиваемый эмбиент-музыкант.

Когда мы стали работать над альбомом, появилось удивительное ощущение абсолютного взаимопонимания. Я, поверьте мне, коллаборировал с очень большим количеством артистов из разных стран. И это большая редкость, когда настолько точно люди понимают друг друга с полуслова, как будто единый организм.

Так появился на свет альбом Midnight Journey, у которого концепция — это северная прогулка по красивейшим ночным ландшафтам.

Природа — это самый мощный мотиватор, самый большой источник вдохновения. Конечно, и в этом случае не исключение. Каждый из нас где-то путешествовал и вложил частичку этих впечатлений в этот альбом. Мы даже впоследствии провели исследование, анализ по своей фан-базе о том, как он влияет на изменение настроения, и он, конечно (достаточно большая выборка была), показал очень серьезные изменения в сторону позитива. Люди выходили из депрессии, из какой-то грусти, тоски, подавленности и получали приятные ощущения.

Альбом я направил на «Грэмми». Мы надеемся, что будет какой-то результат.

Вы один из тех, кто может голосовать на «Грэмми». Как получить такое право и как его получили вы? Если, например, мы тоже захотим стать такими экспертами.

В «Грэмми» есть две категории академиков, как и у «Оскара». Просто members и voting members («участники» и «голосующие участники»). То есть те, кто просто подает музыку, представляет ее к участию, к рассмотрению ежегодно. А есть те, кто также может подавать, но при этом еще и голосует.

Все, что номинируется на «Грэмми», заранее кем-то подается для участия. Это, как правило, люди, которые принимали участие в работе над тем или иным альбомом или синглом.

Как получить такое право? Это многоступенчатый процесс. У меня на это ушло несколько лет от идеи до реализации, несмотря на то что у меня серьезные связи в американском шоу-бизнесе. Основное правило, которое необходимо - это получить рекомендации от тех, кто для «Грэмми» является авторитетом. Рекомендации довольно подробные, с указанием конкретных заслуг и совместных проектов, а не просто «он хороший парень». После того как рекомендации получены, дальше администрация начинает проверять участника, действительно ли он является профессионалом в своей сфере. В каких именно жанрах он является экспертом, что он сделал, какие у него релизы, с кем он работал.

В моем случае большую роль сыграл фильм, который я снимаю в Америке. Это большой документальный проект о том, как работает мозг творческого человека в музыке. Он построен на интервью со всевозможными суперзвездами, нынешними композиторами, продюсерами, сонграйтерами. Сейчас я уже четыре года как voting member.

Если вы тоже захотите стать такими экспертами, вам нужно начать с того, чтобы найти кого-то, кто будет рекомендовать для администрации «Грэмми». Дальше вам нужно подтвердить свою квалификацию, что вы для американского рынка что-то представляете, сделали, являетесь в общем-то профессионалом, сделавшим вклад в развитие индустрии.

Как устроена процедура голосования на «Грэмми»? Насколько часто победители совпадают с вашим выбором?

Иногда совпадают с моим выбором, иногда не совпадают. Процедура голосования состоит из двух этапов. На первом этапе мы выбираем тех, кто будет номинирован, кто пройдет в номинации.

Далее идет голосование. Допустим, в этом году оно прошло с 4 по 15 октября. То есть 11 дней, за которые вам нужно прослушать несколько тысяч песен. В этот период я, как правило, ставлю на паузу все свои остальные дела и занимаюсь только прослушиванием. Потому что огромное количество музыкальной информации поступает. От нее устаешь, восприятие притупляется, а ведь стараешься быть объективным.

Голосуем мы не во всех номинациях. Это невозможно физически. Их больше 90. Мы голосуем в шести главных номинациях и десяти, которые мы выбираем в соответствии с нашей специализацией. По большому счету никто это там особо не проверяет, мы выбираем то, что нравится. Как правило, человек выбирает то, что ему приятно будет в итоге слушать. Он не выберет ту категорию, которая для него совершенно непонятна.

Далее, 8 ноября, будут объявлены номинации. То есть мы, голосуя в первом туре в каждой категории, выбираем 5 лучших. Подсчетами занимается администрация «Грэмми». Это закрытый процесс. И курирует его одна из аудиторских компаний. Очень жестко процедура эта контролируется для того, чтобы все было по-честному.

После объявления номинаций происходит следующий последний тур голосования. Он пройдет в этом году с 12 декабря до 3 января. И для меня всегда был большой вопрос. Почему последний тур всегда длиннее? Больше, чем первый. Хотя объем голосования значительно меньше. Я бы сделал наоборот: практически месяц дал бы на первый тур голосования, когда ты прослушиваешь огромное количество музыки. А 10 дней достаточно для того, чтобы сделать последний тур голосования. Это мне лично кажется нелогичным в предложенной системе, потому что я каждый раз чувствую сумасшедшую нагрузку по прослушиваниям в первом туре.

Насколько большое значение сейчас имеют премии для артистов? Или это пережиток прошлого?

Нет, это не пережиток прошлого, премии имеют огромное значение для артистов. Особенно для тех, кто не находится на самой вершине уже давно, как Тейлор Свифт, например.

Это в большей степени важно для артистов начинающих, находящихся на взлете, для кого это первая награда или вторая. Они имеют большое значение! Вырастают гонорары, появляются намного большие карьерные перспективы. По сути, это мечта любого музыканта в мире — получить «Грэмми».

Какой у вас продюсерский подход? Стив Альбини, например, практически не вмешивался в творческий процесс музыкантов.

В России и США функции продюсера различаются. У нас продюсер — это инвестор. Там продюсер — это человек, который ответствен за создание музыкального материала. Он может быть композитором, сонграйтером, рекорд-продюсером, то есть может отвечать непосредственно за организацию записи, работу с группами.

Так или иначе, я работал с большим количеством жанров. Основные, конечно, поп-музыка и электроника. Во многих таких проектах продюсер является автором музыки. То есть артист делает вокальный черновик. Дальше это все уже работа продюсера: найти и подобрать правильный жанр музыкальной текстуры, выстроить гармонии, мелодические линии.

Если я работаю с группой, у которой есть свое лицо, звучание, то моя задача не переносить чего-то туда, чтобы сломать их звук. Здесь смысл в том, чтобы помочь им реализовать то, что они хотят сделать, основываясь на моем опыте.

В моем случае я очень много пишу как композитор, как сочинитель, и поэтому у меня подавляющее большинство проектов, в которые я не просто вмешиваюсь, а определяю концепт, звучание, направление.

В нулевые все мучились из-за «войны громкости». А какие положительные и негативные тенденции есть в современном сонграйтинге?

Ну да, война громкостей сейчас уже абсолютно не имеет никакого смысла. Если говорить о ней, то я сторонник динамичных композиций, которые не требуют такого подхода, где нет спадов и подъемов, все максимально громко.

Всегда создаются определенные тренды. То есть последние 10 лет отличались тем, что во главу угла ставилась даже не мелодическая составляющая, а ритмическая. И вот эти ритмические фразы копировались друг у друга.

Некая, опять же, война громкостей была, скажем так. Но насколько… Я думаю, что всегда настоящее искусство, самовыражение пробивается, его слышно. То есть когда органичны текст, мелодия, это берет за душу, проникает сквозь все заглаженные способы современного продакшена.

Как вы относитесь к буму искусственного интеллекта? Нейросети могут отнять вашу работу?

Они вообще могут потенциально отнять любую работу. Бояться этого не стоит, потому что человек ведь тоже развивается, трансформируется. На данный момент музыкальные нейросети не дают того результата, который заставлял бы переживать на эту тему. Их можно использовать как помощников.

По большому счету вся музыка, которая генерируется нейросетями, — это просто плагиат, это в той или иной степени компиляция из того, что было загружено, из того, что было выпущено. Поэтому, если вы пользуетесь нейросетями, то знаете, что вы обязательно делаете что-то, что сделал кто-то другой в том или ином соотношении. Я бы предпочел их использовать как помощника.

Возможно, это вопрос вычислительных мощностей и через несколько лет мы получим какой-то совершенно другой результат. Однако человек все равно будет над этим всем. То есть он, управляя этим массивом данных, будет создавать еще что-то более качественное, использовать их все равно для трансформации дальнейшей с помощью человеческого выражения.

Главная проблема мировой музыкальной индустрии на данный момент и как ее решить?

Проблем много на самом деле. Одна из серьезнейших — это проблема общего информационного шума. Чтобы пробиться сквозь этот шум каким-то талантливым музыкантам, которые рискуют быть никогда никем не услышанными.

Бытует мнение, что все равно трек пробьется, все равно есть возможность «всплыть» где-то там, кто-то услышит, передаст другому, но я в этом сомневаюсь, не всегда так работает. Ежедневно выпускается просто невероятное количество музыки, и этот процесс только усиливается.

Кстати говоря, предыдущий вопрос насчет нейросетей. Какими бы они некачественными ни были, они все равно добавляют свою лепту в общем этом океане релизов. Они еще более усложняют процесс музыкантам, которые хотят быть услышанными. Как решить эту проблему? Ответа у меня нет, потому что этот ком будет нарастать.

Назрел вопрос действительно объективной всемирной музыкальной премии, которая была бы по-настоящему со всех сторон честной. Я не говорю о том, что «Грэмми» не честная премия. Там на самом деле это голосование намного более честное, чем любое, в котором можно нагонять фан-базу свою, за счет определенного пиар-давления увеличивать результат.

Но все равно эта премия по большому счету себя изжила как объективная и отражающая ситуацию во всем мире. Наверное, вот этого не хватает. Создания какой-то целостной прозрачной системы, которая позволяла бы объективно выбирать ту музыку, которая действительно заслуживает внимания. Но здесь мы, опять же, сталкиваемся с огромной проблемой — это прослушивание гигантского количества материала.

Вертикальные видео — один из главных способов продвижения музыки сейчас. Из-за этого как будто бы треки сильно упрощаются. Как вы оцениваете эту тенденцию? Может ли это в итоге погубить музыку?

Давно уже есть тенденция к упрощению звучания, когда люди слушают через телефон. Вся цепочка продюсерская, микс-инженеров, мастеринг-инженеров работает в дорогостоящих студиях, для того чтобы получить какой-то потрясающий звук. А в итоге это все обыватель слушает через телефон или в лучшем случае через какие-то плохие наушники.

TikTok в принципе усиливает внимание к определенному отрезку, который должен звучать на телефоне хорошо. Это создает определенный музыкальный тренд, то есть определенный срез музыки, которая стремится таким образом выделяться. И в общем-то наш альбом, Midnight Journey, это не исключение. Он как раз и сделан для того, чтобы хорошо восприниматься на мобильных устройствах в том числе. Хотя в принципе я рекомендую прослушивать его с максимально качественным звуком. В хороших наушниках или через хорошую акустику.

Я сомневаюсь, что это погубит музыку, потому что всю музыку это не затрагивает. Это затрагивает определенные трендовые вещи, которые будут меняться. Сегодня вертикальные видео, завтра это будут, условно говоря, треугольные видео или еще что-то новое, что мы вообразить не можем. Но музыку это не погубит.

С точки зрения продюсера, где сейчас искать таланты? В TikTok? Или они сами пишут?

Опять же, я не являюсь продюсером, который активно ищет таланты. Я скорее тот, к кому артисты сами идут со своим материалом, своими идеями. А где их искать? Ну, есть мнение, что если артист где-то как-то пробился, где-то у него есть какие-то результаты, то он будет услышан. Допустим, в восьмидесятые рекорд-лейблы ходили на концерты, по клубам, выискивали группы, смотрели, кто будет потенциально интересен, в кого вкладывать деньги. Сейчас лейблы ищут уже сложившихся артистов, которые гарантированно дадут свой выхлоп как можно быстрее.

Поэтому продюсеры сейчас никого не ищут. И так переизбыток на рынке всей музыкальной информации.

История с Пи Дидди все больше разгоняется. Как вам кажется, какое влияние это дело окажет на музыкальную индустрию?

Ну конечно, человечество любит скандалы, интриги и расследования, и эта история - не исключение. Все-таки шоу бизнес - это одна из самых жестоких форм капитализма. Эта история наверняка кого-то потянет за собой, может, это будет Jay-Z, мы пока не знаем, как это все повернется. И вряд ли узнаем всю правду о Пи Дидди. Может быть, это все еще и результат чьих-то разборок. Может быть, он перешел дорогу кому-то очень влиятельному, может, перестал хранить чьи-то темные тайны и его решили пустить в расход. Вполне возможно, что все это результат чьей-то закулисной войны.

Какое влияние это окажет на музыкальную индустрию? Будут слухи, какие-то бурления, будут, может быть, какие-то песни. Оздоровит ли эта история музыкальную индустрию? Очень хочется верить, что оздоровит. Но я очень сомневаюсь, честно говоря, что человеческую природу можно таким образом изменить. Поэтому, наверное, это просто погремит, пошумит, забудется и сменится потом на другую какую-то фигуру.