«Все, что у меня есть, — благодаря музыке»: DJ Санчес о долгом творческом пути

Если бы в России существовал аналог музыкальной Книги рекордов Гиннесса, то вечеринки «Четвергов Санчеса» туда бы попали в качестве самых долгоживущих. Первая вечеринка состоялась в мае 1998 года в московском клубе «Пропаганда». Последняя пройдет 25 мая 2023 года. То есть они существовали 25 лет — ровно четверть века. За это время в клубах сменилось не одно поколение клабберов, в хаус-музыке — несколько десятков различных звучаний и поджанров. А Сергей Санчес и его единомышленники продолжали придерживаться камерного подхода и старались показывать весь спектр хаус-музыки.

В 1998-м, когда ты впервые в четверг отыграл в «Пропаганде», ты уже был достаточно узнаваемым диджеем. Причем тогда возникла новая волна диджеев — и ты, и Антон Кубиков, и Сапунов, и другие. А откуда вы все взялись? Как тогда в диджеи попадали?

— Кто как! Но для начала — все мы были московскими диджеями, мы в этом городе были всегда. Поэтому видели, что кто-то начал в этом направлении что-то делать, нам стало интересно, и мы к ним присоединились. Я, например, был адептом клуба «Птюч». Я буквально был воспитан вечеринками «Птюча», той музыкальной альтернативой, которая там звучала. Транс, который звучал в «Аэродансе», мне был не близок. В «Титанике» я, кажется, был всего лишь раз — это было совершенно не мое. Мне всегда нравилось что-то камерное. Я был не про танцы для масс.

А ты помнишь тот момент, когда понял, что техно — это не твое, а вот хаус ближе к сердцу?

— Очень хорошо помню этот момент. Я обожал американскую музыку, которую выпускал тот же лейбл Strictly Rhythm. Но больше всего мне нравилось играть дабовые версии, без вокала. Очень нравились хаус-ритм, какие-то мелодии, но вокальные партии мне не нравились. Но такой музыки было мало — в смысле не дабовых ремиксов и версий, а именно специально написанной. Отыскивать ее было сложно — она стала более-менее появляться в тот момент, когда сложился термин «тек-хаус». Скажу спасибо американцам, но англичане со своим видением музыки для меня были более интересными.

Такого творчества стало особенно много к началу нулевых, но в самом начале приходилось много музыки перелопачивать. Честно могу сказать, что поначалу музыки вообще было мало, поэтому между собой диджеи могли обмениваться пластинками: «Вот это тебе больше подойдет, а мне вот эта по стилю подходит». Буквально подбирали пластинку к пластинке.

То есть впервые ты отыграл в «Птюче»?

— Ага. 13 октября 1995 года. Хотя и до этого кое-где поигрывал, но вот от этой даты я веду отсчет своего вхождения в профессию: меня увидели, услышали.

Руки не тряслись, когда встал за вертушки?

— Тряслись, конечно. Я даже иглу на пластинку нормально поставить не мог. Помню иглу Ortofon. Мы на нее сверху на жвачку прилепляли монетку, чтобы игла не прыгала от вибраций. Я смотрю на руку свою, она трясется, и думаю: «Господи, хоть бы этого никто не заметил!». У меня тогда было всего пластинок 20-30, с которыми я и отыграл минут 40.

Как быстро диджейство для тебя стало основной работой?

— Вот тогда и стало. Поначалу, правда, приходилось играть за пиво и за имя во флаере. А если ты в то время попадаешь на флаер, то считай, все, ты добился. А если про тебя еще и написали в «Птюче», то тебя знала вся страна. В итоге я стал регулярно играть в «Птюче». Потом, когда он закрылся, я перешел в Waterclub. А потом вместе с Мишей Спиритом мы стали делать свои вечеринки в клубе «Эрмитаж».

Когда ты ездил на гастроли в другие города, как люди реагировали на эту музыку?

— Когда я стал активно ездить, это 1996-й или 1997-й, люди уже были в курсе, что это за музыка. В городах ходили записанные миксы с московского радио «Станция 106,8». Мероприятия обычно были очень массовыми — собиралось по паре тысяч человек, танцполы почти всегда были полны.

Сегодня диджеи чаще всего стараются подстраиваться под запросы танцующей публики. А ты играл тогда не самую понятную массам музыку. Приходилось ли тебе на гастролях подстраиваться? Или ты гнул свою линию?

— Мне сегодня иногда присылают записи с тех старых моих гастролей. Я слушаю и удивляюсь: как мне удавалось держать людей на танцполе в хаус-ритме в 120 bpm, да еще и в прайм-тайм? Возможно, потому, что для людей такая музыка была в диковинку еще. Но со временем у меня сформировалась отдельная, «гастрольная» диджейская сумка. Такие сумки были у всех гастролирующих диджеев. Приходилось покупать пластинки специально для регионов, потому что на гастролях очень важно, чтобы качало. Поэтому половина музыки покупалась для таких случаев. А другая половина для себя — то, что я мог бы поиграть в той же «Пропаганде» или «Территории».

«Пропаганда» открылась весной 1997 года и изначально не планировалась как место с диджеями. Скорее как кафе с живой музыкой. Как получилось так, что ты забрал себе четверг, не самый клубный день?

— На самом деле, тогда любой день недели мог быть клубным. Сказал по радио, раскидал флаеры в модных магазинах — вот у тебя уже и полный клуб танцующего народа. Что же касается четвергов, то здесь интересная история. Недавно я встретился с Нэшем из группы Blast, и он мне рассказал, что его группа обычно играла в «Пропаганде» по четвергам, а тут пришел я со своим хаусом и выгнал их оттуда.

И я вспомнил, что в первый год своего существования «Пропка» была местом, где звучала преимущественно живая музыка. И в какой-то момент промоутер Леонид Удовенко пригласил меня поиграть в один из четвергов в «Пропаганде». И я раз поиграл, другой, и как-то сама по себе возникла мысль сделать какие-то особенные вечеринки. Это получилось во многом благодаря промоутеру Борису Романову, который что-то во мне увидел и многие годы меня ментально развивал.

Справедливо ли сказать, что, когда в 1998 году стартовали твои вечеринки, «Пропаганда» стала настоящим клубом?

— Я бы так не сказал. Тогда ведь уже звучала хаус-музыка в стенах «Пропки», и именно она и была душой и корнями этого места. Играли тогда Костя Зиг-Заг, Дольщик, Антон Зап — их владельцы клуба отправляли за пластинками в Америку или в Англию. Долгое время в «Пропаганде», как в классических американских клубах, была своя музыкальная библиотека. Клуб строился тогда на манер культовейших американских заведений типа Body & Soul. Владельцы «Пропки» были фанатами такой музыки. Поэтому за время существования клуба здесь переиграли все отцы хаус-музыки. А успех моих вечеринок повлиял на то, что там стали проходить вечеринки во все дни недели — с понедельника по воскресенье.

Ты тогда все еще играл американский хаус? Это ведь музыка сложная для восприятия русского клаббера. Все-таки другая музыкальная традиция.

— К тому времени я уже практически полностью переключился на английскую музыку — как раз стало много выходить интереснейшего. Ее уже стали называть тек-хаусом.

А где-то в начале нулевых появился уже немецкий минимал-хаус — мне кажется, что ты как-то мимо этой музыки прошел.

— Это не так. Во-первых, у меня на «Четвергах» всегда играли самые разные артисты. А во-вторых, когда эта музыка только-только появилась, она ведь была очень веселой, очень позитивной, фриковой. Особенно ранние релизы Perlon. А вообще популярность минимала была настолько сильной, что он проехался по всем. Как потом это случалось и с электро, и с фильтр-диско. Тогда ведь практически каждый сезон появлялся новый саунд.

Нет ли у тебя ощущения, что вся эта история с электронной танцевальной музыкой, которая продолжалась активно 30 лет, сейчас немного успокоилась?

— Нет, такого ощущения у меня нет. Ничего не успокаивается, поскольку это движение сильнее всех нас. Посмотри на тот же хаус — за последние годы появились все эти мелодик-хаус, органик-хаус, афро-хаус.

Постоянно в этой области что-то происходит, какие-то герои возникают, мутации стилистические формируются. Про спокойствие в этой области говорить не приходится. Можно включить YouTube и посмотреть, как и подо что люди сегодня тусят во всех частях света. Так что в этой сфере постоянно что-то происходит.

Возможно, это не так хорошо заметно в России. Тут ощущение такое, словно, чем больше ты двигаешься, тем сильнее увязаешь и понимаешь, что вся твоя активность зачастую бессмысленна и не приносит никакого толка. Возможно, поэтому молодые артисты сразу говорят, что им Россия неинтересна. Здесь очень маленький и бедный рынок. Поэтому молодые и талантливые музыканты стараются сразу отсюда уезжать. Россия — кузница талантов, которая не умеет их беречь, не гордится ими.

Твои вечеринки шли 25 лет, и ты практически всегда на них играл. Не возникало ли у тебя чувства усталости? Не было ли выгорания?

— Такого не было. Хотя график жизни у меня очень плотный — рабочая неделя начинается в четверг и продолжается до воскресенья. Потом у меня есть несколько дней прийти в себя и отслушать новые релизы, потому что по четвергам я всегда обкатывал новые релизы. А что касается выгорания, то здесь надо иногда менять род деятельности, стараться побыть одному. Мне очень помогают в этом плане ежегодные поездки в Карелию, где можно набраться сил и побыть самим с собой. В ином случае мне просто иногда сложно все это вывезти. В ковид вообще было сложно: моя семья в Испании, я здесь, и добраться нельзя. Разлука оказалась тяжелым фактором. Но еще спасибо друзьям, которые помогают заземлиться, наполняют силами.

Музыка тебе вообще много друзей подарила?

— Очень! Почти всех. Вообще все, что у меня есть, это все благодаря музыке. И друзья, и семья моя — я с женой познакомился на своей вечеринке. Так что да, все, что у меня есть, — все благодаря музыке.

Бытует такое мнение, что век популярности диджея очень недолог. Ты в этой профессии уже почти 30 лет — насколько такое мнение оправданно?

— Ты знаешь, если судить по некоторым людям, то с течением жизни музыка перестает играть важное значение для человека. Я имею в виду то мистическое, возбуждающее. Она перестает быть проводником в новые отношения, знакомства. В новую реальность, что ли. Люди будто консервируют самих себя, словно закатывая в банки все свои чувства и воспоминания, и перестают наслаждаться новым. А потом и вовсе уходят в прошлое, начинают жить воспоминаниями. И тут начинается: «А вот раньше было лучше».

Но, если ты отдаешь самого себя музыке, не боишься нового, тебе всегда будет куда расти. Когда в тебе есть творческий дух, искра какая-то — вот это тебе помогает оставаться живым, двигаться дальше. Если ты не черствеешь душой, если не грубишь своим партнерам по цеху, мне кажется, это здорово поможет в этом. Мы же все-таки в каком-то смысле виниловые колдуны, как любил говорить покойный Женя Жмакин. У нас должны быть немного магические, нежные отношения.

Как у тебя получается все это время следить за любимой хаус-музыкой? Как выходит, что твой «внутренний флюгер» всегда хорошо смазан и ловит очередную новую волну?

— Здесь все просто: как только мне становится в каком-то звучании скучно или я начинаю ощущать стагнацию, то я просто перехожу в другую область. У меня широкий музыкальный диапазон интересов: и трип-хоп, и драм-н-бейс, и какая-то чудаковатая электроника. Когда я немного устал от хауса, я пришел к ребятам, которые увлекались драм-н-бейсом, и попросил их показать, что тут как. Потому что меня вставляет этот музон. Я быстро разобрался и стал делать драм-н-бейс-вечеринки под другим своим псевдонимом. Мне постоянно хочется чего-то нового.

Откуда у тебя это берется? 30 лет для диджея — это ведь очень много. Диджеи ведь очень быстро выгорают, теряют интерес к музыке или к этому специфическому рабочему режиму.

— Я думаю, здесь играет присущая мне коммуникабельность. Людям нравится, что я играю в честную игру, поэтому они приглашают меня в свои клубы, на свои вечеринки или фестивали. Они помнят, что со мной классно, что я ответственный и дружелюбный. В этой области у меня исключительная репутация (смеется). Да и от музыки я не помню, чтобы уставал или она мне надоедала. У меня в неделю по несколько выступлений — и это длится последние пару десятков лет.

Устать не боишься? Ты же все уже, наверное, видел?

— Да как устанешь, когда каждая вечеринка — это что-то уникальное.

Но что такого тебя в этой музыке привлекает и держит тебя?

— Мне нравится, как музыка проникает в людей. Когда то, что я чувствую в музыке, начинают чувствовать люди на танцполе. Реагировать на какие-то фишечки-крючочки музыкальные. А вообще, видимо, просто у меня такой путь.

За эти 25 лет у тебя появилась любимая музыкальная эпоха?

— Я думаю, что это британский тек-хаус начала нулевых. Мы тогда часто ездили в Лондон на вечеринки Wiggle Натана Коулса, Терри Фрэнсиса и Эдди Ричардса. Вот это самая близкая мне по духу музыка: триповая, гипнотическая, мрачновато-мистическая, пугающая отчасти. Пластинки с такой музыкой — самые дорогие в моей коллекции.

За 25 лет существования твоих «Четвергов» изменилась ли как-то публика?

— Признаюсь, что в какой-то момент я испытал что-то похожее на разочарование. Когда в один момент эти вечеринки стали очень модными и успешными, люди приходили послушать мою музыку, посмотреть на меня. Но в какой-то момент все приелось, и люди стали просто приходить, потому что все знали, что в четверг танцы в «Пропке». И стало меньше глаз повернутых в твою сторону, ты как бы стал не так важен. Но вообще публика, конечно, менялась. Потому что в самом начале люди приходили во многом за музыкой — ведь ее было сложно услышать где-то еще. А сейчас она повсюду и перестала играть столь важную роль. Сегодня для того, чтобы привлечь внимание, тебе надо излучать что-то особенное. Нечто большее, чем музыку, — улыбку, доброту, что-то такое.

А если сравнить публику, которая приходила к тебе в 1998-м году и которая приходит сегодня, — в чем их отличия?

— Тогда ко мне приходили совершенно неформальные люди, творческая богема — художники, артисты, музыканты. Им это все было интересно. Электронная музыка тогда была богемной историей, она касалась современного искусства в широком понимании этого слова. Вечеринки режиссировались, диджеи брифовались промоутерами: «Ты играешь такую музыку, у нас сегодня такое настроение, нам нужно больше секса в середине». Например, мне звонил Иван Салмаксов и объяснял, что у нас такая вечеринка, нужна такая музыка, ты будешь играть таким-то, после тебя будет играть такой-то, он будет играть то-то. То есть вечеринка создавалась как цельная история.

Закрытие «Четвергов» было обоюдным решением — твоим и руководством «Пропаганды»?

— Да. Мне показалось, что было бы красиво на 25-летие «Четвергов» 25 мая вечеринки закрыть. Мы с Кириллом Салдадзе, владельцем «Пропаганды», пришли к решению, что, видимо, настала пора закругляться. Пожмем друг другу руки, останемся друзьями и не будем исключать каких-то новых проектов в будущем. А решение закрыть «Четверги» считаю легким и закономерным.

Ты уже определился, какой трек ты поставишь последним на своей последней вечеринке в «Пропаганде»?

— В процессе. Ну и у меня ничего не заканчивается. Жизнь продолжается.